Введение

Я люблю Россию до боли сердечной
и даже не могу помыслить себя .
где-либо, кроме России. Хорошо
там, а у нас...Положим, у нас и не
так хорошо, но, представьте себе,
все-таки выходит, что у нас
лучше. Лучше, потому что больней.
Это совсем особенная логика, но
все-таки логика, и именно -
логика любви.

М.Е.Салтыков-Щедрин

"Серебряный век" и следующий за ним период в развитии культуры России относятся к таким историческим феноменам, чье изучение вряд ли будет признано когда-либо завершенным. Сейчас со всей отчетливостью осознается высота культурного подъема и незаурядность личностей - творцов этого духовного прорыва. Рефлексивный дистиллят этой яркой эпохи наиболее емко представлен в русской религиозной философии конца XIX в.- первой трети XX в. и - уже - историософии. Несколько обобщая, можно сказать, что русская общественная мысль "сплошь историософична", она постоянно обращена к таким вечным вопросам бытия как смысл и содержание истории, конце истории и т. п. (См.: 123, с. 16). Для обстоятельной и несуетной теоретической рецепции названного выше культурного феномена необходимо обращение к многогранному наследию русских мыслителей, чье творчество в сущности являет собой глубокий и оригинальный опыт построения философии истории. Это - Вл. Соловьев, Н. А. Бердяев, Л. П. Карсавин, С. Л. Франк, С.Н.Булгаков, П.И.Новгородцев. Младшим современником этой великолепной когорты мыслителей был Георгий Петрович Федотов (1886-1951).
Г.П.Федотов, без сомнения, одна из наиболее заметных фигур послеоктябрьской русской философской и общественной мысли. Более молодой возраст, относительно поздний - по сравнению со своими старшими современниками - выход в свет основных работ непосредственно исторического плана и, возможно, исподволь сложившийся устойчивый имидж "публициста" определил то обстоятельство, что его имени, в частности, мы не встретим в известных трудах по русской философии Н. Лосского, В. Зеньковского, Б. Яковенко. В этом плане исключением являются "Очерки по истории русской философии" С.А.Левицкого в которых автор для обоснования своих суждений нередко обращается к идеям и работам Г.П.Фетодова (См. подр.: 195, с. 11,36,187,461). А между тем - пусть это не прозвучит преувеличением - в Европе имя Федотова ныне ставится в один ряд с такими социальными мыслителями как М. Вебер, Х. Ортега-И-Гассет, К. Поппер. В русском зарубежье его ценили и знали в первую очередь как публициста (сравнение Федотова с Герценом и Чаадаевым можно часто встретить на страницах эмигрантских изданий), церковь видела в нем известного специалиста по агиографии (житиям святых). И только у себя на родине он был практически неизвестен ни текстуально, ни аналитически. Следует констатировать, что до конца 80-х годов у нас не был издан ни один труд этого мыслителя и изучение многогранного его творчества ограничивалось лишь небольшой заметкой в "Философской энциклопедии".
Ныне же, в период острых социально-политических преобразований в нашем отечестве, имя Федотова, пожалуй, чаще других мелькает в философских трудах, злободневной публицистике, религиозных реминисценциях. Причем отношение к исследователю, как правило, обусловлено идейно-политической позицией того или иного автора. К примеру, исследователи западнической ориентации (В.Кантор, У.Лакер, А.Янов) недвусмысленно отдают приоритет федотовской интерпретации злободневных событий современной российской истории. Так, А.Янов прямо называет себя учеником Георгия Федотова. (См.подр.: 407, С. 354). Оценка представителей иного политического лагеря носит противоположный характер. Приведем весьма показательную цитату из недавней работы Вадима Кожинова "Черносотенцы" и революция" : "Я отнюдь не намерен отрицать даровитости и публицистического блеска сочинений Федотова, но как идеолог (выделено нами - Н.З.) он в определенном смысле "вреднее" откровенных русофобов..." (См.: 177, С. 48). В чем причина столь неожиданной общественной "востребованности" идей христианского мыслителя? Их несколько: во-первых, глубина и, я бы сказала, принципиальная бескомпромиссность, неангажированность мышления Федотова, во-вторых, его блестящий стиль, афористичность, он принципиально не был способен к трафаретному мышлению и, наконец, в-третьих, весьма показательная идейная эволюция мыслителя от ортодоксальных социал-демократических убеждений к христианскому социализму.
Следует признать, что среди огромного многообразия творческих тем Федотова определяющей все же была философия истории, представленная глубоко и своеобразно. Многие популярные ныне публицисты, формулируя целый ряд, казалось бы, остро современных проблем, совершенно справедливо видят первородство их постановки в творческом наследии Г.П.Федотова (См.: 40, 153, 187, 188, 189, 407). В работах этого мыслителя можно весьма многое почерпнуть по таким и ныне широко дискутируемым темам, как судьба России, проблема Востока и Запада в отечественной истории, сущность демократии, роль и место религии в общественном процессе и т. д.
Все эти обстоятельства, надо думать, достаточно убедительно свидетельствуют о необходимости критического освоения многогранного федотовского наследия, обращения его методологического инструментария на осмысление как прошлого нашей родины, так и насущных проблем ее нынешнего и будущего развития. И в этом плане, думается, вполне справедливой будет мысль, что наша исследовательская задача вовсе не должна ограничиваться констатацией справедливости - несправедливости трактовок Федотовым тех или иных частных сюжетов из истории России, но в принципиальном уяснении самих мировоззренческих оснований его религиозно-философской концепции русской истории.
Решение такого рода задачи является ныне как никогда актуальным, поскольку констатация кризиса современного методологического сознания выступает общим местом исторической науки (См. подр.: 113, 146, 175, 176, 182, 282). Ни в коей мере не претендуя на исчерпывающее осмысление совокупности факторов, обусловивших такого рода состояние, мы все же возьмем на себя смелость назвать несколько, с нашей точки зрения, наиболее серьезных. Определяющим параметром этого кризиса является эрозия мировоззренческих оснований самого "здания" исторической науки. "Кризис исторической науки, - справедливо отмечалось на представительном "круглом столе" историков, посвященном анализу современного состояния дел в их науке, - это прежде всего мировоззренческий кризис, вызванный в нашем случае резким разрывом с марксизмом, который долгое время заполнял собою мировоззренческий вакуум, давал мировоззренческую перспективу". (См.: 6, с. 62).
Детализируя эту справедливую, но достаточно общую констатацию, можно утверждать, что кризис исторической науки проявляется вовсе не в виде отдельных изъянов или лакун в ее эмпирическом "теле", здесь как раз объем накопленного материала просто поражает воображение, но в утрате, болезненном разрушении своеобразной тектонической почвы исторического самосознания, эпоха самоей способности историка идентифицировать себя с каким-либо определенным временем и типом культуры. Разрушение устоявшейся системы мировоззренческих ценностей и методологических ориентиров бумерангом вызвало неопределённость в отношении своей собственной истории. И горьким сарказмом в этом плане звучат слова о России как стране с непредсказуемым прошлым. Само собой разумеется, что эмпирические факты можно накапливать до бесконечности, но вот как их расположить в систему и - главное - проинтерпретировать, если совсем не ясно, кем ты , собственно, являешься в истории, какова принятая тобой как исследователем исходная платформа мировоззренческих предпосылок. (См. подр.: там же, с. 45-103).
Итак, в современной исторической науке практически утрачена ее прежняя общая теоретическая база - марксизм, претендовавшая на широту и универсальность, на способность "объять" и объяснить все реальное многообразие исторической действительности. Кроме того - ведя разговор в более общем философско-мировоззренческом плане - на рубеже XXI века весьма размыты и выглядят потому очень неубедительно основные ценности, так сказать, классического исторического Разума - рационализм, гуманизм, историзм. Это привело к тому, что поставлены под сомнение такие базовые исторические постулаты, как всеобщность исторического процесса и его законообразность; столь популярная во времена Просвещения категория исторического прогресса сейчас в лучшем случае вызывает горькую ироническую улыбку. В поисках выхода из кризиса своей науки историки зачастую пытаются заменить методологические постулаты марксизма иными теоретическими конструкциями: к примеру, концепцией локальных цивилизаций, симбиозными структурами типа сочетания ортодоксально-марксистского формационного подхода с ныне популярным "цивилизационным" и т.п. (В этой связи можно отослать к ряду проблемных публикаций в журнале "Общественные науки и современность" (233, 385), а также книгам И.Ионова (142) и Л.И.Семенниковой (272)).
Справедливости ради надо отметить, что в ХХ веке ситуация кризиса методологических оснований исторической теории была свойственна и зарубежной историографии. В среде ученых часто встречалось полное отрицание общих закономерностей в развитии человечества; задачей историка объявлялось выявление только частных факторов или же выдвигались теории, подобные предложенной А. Тойнби. Позднее, уже в конце ХХ века, в западной исторической науке эмпирически выработалась некоторая общая периодизация человеческих социумов, которые подразделяются на доиндустриальные (первобытные, или догородские, а затем городские) и индустриальные, а после них - постиндустриальные. Такая классификация, конечно, соответствует наблюдаемым фактам и в этом смысле является в какой-то степени приемлемой, но она содержит, по крайней мере, один коренной недостаток: в ней отсутствует элемент причинности. А между прочим ещё Аристотель говорил, что наука представляет собой познание причин, и это положение, надо думать, остаётся верным и поныне, в начале третьего тысячелетия.
В плане вышеизложенного представляется весьма продуктивным проследить, каким образом Г.П.Федотов воспринимал и объяснял кризис исторического разума, современником которого ему случилось быть. Эта процедура важна не только в целях воссоздания некоего цельного полотна развития исторической теории и ее методологических оснований, но и - главное - в плане поиска путей преодоления современных теоретических тупиков и трудностей.
Необходимо отметить, что Федотову как младшему современнику целой плеяды русских мыслителей времен Серебряного века гораздо менее повезло в плане изучения и осмысления творческого наследия, нежели его более старшим современникам, изучать, критиковать, обсуждать творчество последних начали буквально сразу после выхода их трудов. Поэтому и библиография изучения их наследия весьма объемна. В этом плане можно, как минимум, выделить четыре больших блока источников и литературы - это, во-первых, дореволюционные работы, представляющие, как правило, непосредственные отклики на книги, статьи, публичные выступления. Во-вторых, это практически необозримый пласт литературы русского зарубежья. Этот пласт относительно недавно стал объектом пристального осмысления и критической рецепции. В-третьих, это достаточно немногочисленная (и, как правило, весьма тенденциозная и идеологизированная) советская литература по "критике" русской религиозной философии и, наконец, довольно обширный и быстро прирастающий корпус источников и критических материалов, появившихся у исследователей совсем недавно - в постперестроечное время.
Касательно рассматриваемого нами автора ситуация выглядит еще менее дифференцированно. В самом деле: нельзя, вероятно, признать в качестве обстоятельного изучение творчества Г.П.Федотова, что выразилось буквально в одной-двух рецензиях его учителя профессора И.М. Гревса и некоторых коллег-медиевистов.(См. подр.: 98, 100, 116). Все это, как нетрудно понять, относится к первому, петербургскому периоду творчества Г.П.Федотова. Зато второй период его творчества - эмигрантский - дает нам просто необозримый простор для исследования. По необходимости в общих чертах рассмотрим это обстоятельство. Не боясь ошибиться, разделим всю совокупность откликов на творчество автора и редактора "Нового Града" на две группы. Это, с одной стороны, отклики, касающиеся тех или иных теоретико-методологических вопросов историософской концепции Федотова, а - с другой - работы тех авторов, что затрагивали общественно-политические позиции автора. Для более полной и дифференцированной оценки теоретической рецепции наследия Федотова в эмигрантских кругах можно предложить такую классификацию: академические ученые, православные богословы, религиозные философы. Основанием такого достаточно нетрадиционного выделения мы считаем различие в понимании их сторонниками места и задач философии, исторической теории, православия и - шире - судьбы и задач России.
Среди представителей академической науки (историков и философов), в той или иной степени делавших предметом анализа исторические опыты Г.П.Федотова, можно назвать несколько фамилий. Это, в частности, П.М.Бицилли, Б.П.Вышеславцев, Н.М.Зернов, М.М.Карпович, Ф.А.Степун, С.П.Жаба. В их трудах, как правило, содержатся весьма сочувственные отзывы о методологических принципах, интеллектуальной технике и стиле исторических и публицистических работ Г.П.Федотова.(См.: 291; 34; 35; 81; 126; 157; 158). Есть небольшая группа историков, которые, по большей части, критически отзывались относительно федотовских исторических штудий - А.А.Кизеветтер, Н.И.Ульянов (См.: 166, 167; 309). Деятели русской православной церкви (здесь наиболее острыми оппонентами Федотову выступали Г.В.Флоровский и - в отдельных случаях - митрополит Евлогий), по большей части с пониманием отзываясь о специальных исторических и культурологических изысканиях Г.П.Федотова, упрекали его, как правило, в "опасности" политических убеждений (это особо проявилось в известном эпизоде 1936 г. в связи с выходом Федотовской статьи "Пассионария"), отягощенных симпатиями к большевизму и даже фашизму, неадекватной трактовкой образа Христа, излишней увлеченностью экуменизмом и т.п. (См. подр.: 382; 408; 54; 72; 291). И, наконец, остановимся на оценке творческого наследия Г.П.Федотова русскими религиозными философами. Среди последних можно особо выделить Н.А.Бердяева, С.Л.Франка, Л.П.Карсавина, И.А.Ильина. И здесь мы преимущественно встретим одобрение исходных методологических интенций мышления Федотова. Нельзя не упомянуть в качестве характерной детали также весьма энергичную поддержку, оказанную Федотову Бердяевым в трудном эпизоде, связанном с сочувственным отзывом относительно Долорес Ибарурри. Бердяев, как известно, откликнулся яркой и бескомпромиссной статьей "Есть ли свобода слова в православной церкви". (См.: 23). И.А.Ильин, находившийся на другом политическом полюсе, выступал по отношению к Федотову прямым оппонентом. В его резкой, а порой и откровенной злой полемике с Федотовым, последний являлся олицетворением некоего общего для эмиграции общественно-политического явления, которое характеризовалось термином "федотовщина". (См. подр.: 136, 137, 138, 139, 140, 141).
Имея своей непосредственной целью более полное осмысление места и роли Г.П.Федотова в идейном наследии русского зарубежья, нельзя избежать и оценочных суждений и со стороны, что называется, литературных и журналистских кругов. Здесь палитра оценок, пожалуй, более прямо, нежели в описанных выше случаях, зависит от политических и идеологических пристрастий того или иного представителя гуманитарной интеллигенции. И разброс "мнений" в этом плане диаметрален: от жесткого неприятия (члены кружка З.Н.Гиппиус- Д.С.Мережковского) и негативного "нейтралитета" (М.Вишняк), до одобрения и поддержки (И.Бунин, К Мочульский, В.Руднев, В.Варшавский, Ю. Иваск, В.Яновский). (См. подр.: 91; 311; 312; 72; 132; 133; 221; 260; 261; 262; 408).
Что же касается весьма длительного, так называемого, советского периода в развитии исторической науки, то следует признать его претензии на непредвзятое освоение наследия Г.П.Федотова необоснованным. Справедливости ради надо отметить, что Федотов в этом плане разделил судьбу, пожалуй, всех младших представителей русского религиозно-философского ренессанса начала XX века. Сюда с полным правом можно отнести философа Б.Яковенко, историка Г.Вернадского, социального мыслителя С.Гессена и многих других. Что, надо признать, кардинально отличается от бурной полемики марксистов с мэтрами религиозной философии России начала XX века Н.Бердяевым и С. Франком. Правда, после переворота 1917 года полемика стала все более идеологизированной, а оценки - негативнее. "Критика" буржуазных философско-исторических концепций велась, как правило, с догматических позиций и имела целью "разоблачение", "выведение на чистую воду" и т. п. Предполагать иною тональность в прениях о существе и смысле истории, перспективах человеческой цивилизации в условиях, когда существует лишь одна "научная идеология", было бы совершенно наивным. Принимая во внимание изложенное выше, всё же имеет смысл рассмотреть, так сказать, типичный анализ рассматриваемой нами темы в отечественной литературе 60-80-х годов.
Список авторов, в той или иной степени касавшийся идейного наследия Федотова, впрочем, не так уж и велик. К примеру, в работах В. В. Комина и Г. Ф. Барихновского, первыми в отечественной историографии сделавшими предметом специального изучения русскую эмиграцию, фамилия Федотова вообще не упоминается (См.: 20, 180). Если же обратиться к другому известному специалисту по русской диаспоре Л. К. Шкаренкову, то в его монографии 1978 года "Агония белой эмиграции" относительно Федотова имеется материал буквально в несколько строк, да и то касающийся лишь одного фрагмента его биографии. (См.: 402). Речь идёт о федотовской трактовке "морального права" эмигранта на измену. Поскольку с этим высказыванием связано много недоразумений, мы специально остановимся на его анализе ниже, в соответствующем разделе предлагаемой работы.
В известной книге В. А. Кувакина "Религиозная философия в России" научное наследие Федотова рассматривается исключительно в рамках деятельности редактируемого им журнала "Новый Град". Весьма показательно также само название интересующего нас раздела рассматриваемой книги: "Эмигрантская философская периодика: летопись разложения". По существу же позиций новоградцев отмечается, что "историософские установки редакции "Нового Града" исходили из абстрактного и мистифицированного понимания специфики новой исторической эпохи- её переходности. Кризисность, переходность эпохи трактовались как накопление противоречий в истории, общественной жизни и культуре, сопровождающиеся одновременно творческим волнением" и "страшными ударами, сотрясающими мир" (См.: 185, с. 136). Характеризуя результат деятельности "Нового Града", советский учёный пишет, что в итоге "ничего нового предложено не было, был только предпринят шаг к тому, чтобы сделать относительно общепринятой бердяевскую доктрину "нового средневековья", а также пересмотреть некоторые, ставшие уже традиционными историсофские идеи" (там же). Непосредственно же о самом Федотове и его философско - мировоззренческой позиции говорилось лишь то, что он "был близок по своим воззрениям Бердяеву" (там же).
Наибольшей аналитичностью среди исследований того исторического периода отличалась весьма небольшая по объёму статья М.Вольфковича и Д.Ляликова в 5 томе "Философской энциклопедии" 1970 года. Эти авторы характеризуют Федотова как христианского гуманиста, защищающего человеческую душу и душевность. (См.: 79, с. 310). В качестве отличительной черты этого мыслителя указывается стремление к синтезу западничества и славянофильства, к слиянию общечеловеческого и национального начал. В статье справедливо отмечается также приоритетный интерес мыслителя к феномену духовной культуры, сложные метаморфозы внутри которой по сути и трактуются им в качестве движущей силы в отечественной истории. (См. там же).
Рубеж 80-90 годов XX века, сопряженный с крушением коммунистической идеологии, снова вызвал интерес к объективному, непредвзятому изучению наследия Г.П.Федотова. Спустя более 60 лет начались публиковаться и обсуждаться его труды на родине. 1988 годом можно датировать массированные публикации отечественного мыслителя на страницах "толстых" журналов: "Наше наследие", "Новый мир", "Литературная учеба", "Вопросы литературы", "Вопросы философии". В первую очередь Федотов перед нами предстал как исследователь русской святости, социальный мыслитель и публицист. Эти публикации сопровождались, как правило, небольшими вступительными статьями обзорного характера, потом появились уже более глубокие работы в специализированных академических изданиях и отдельные диссертационные исследования. (См.: 40, 148, 186, 240; 275, 280). Но все же приходится констатировать, что в целом наследие Г.П.Федотова еще не освоено, более того: его возвращению на родину сопротивляются, где замалчивая, где упрощая, а где, увы, извращая.(См. подр.: 187, 188, 407).
Говоря о неизученности наследия Г.П.Федотова мы имеем в виду не только его исторические труды или работы по философии культуры. Даже огромный корпус его публицистики, содержащий блестящий анализ целого ряда животрепещущих политических и идеологических реалий, как прошлого, так и настоящего, еще не стал предметом специального изучения. В этом плане можно прибегнуть к весьма показательному суждению Уолтера Лакера - известного западного политолога: "Мне представляется, что самым оригинальным исследователем Советского Союза был теолог Георгий Федотов. К сожалению, немногие слышали название журнала "Новый Град", в котором он печатался. О нем незаслуженно забыли и почему-то не вспоминают в России теперь, когда куда менее значительные фигуры почитаются за великих мыслителей" (См.: 188, с.18).
Хотя историософия Г.П.Федотова и относится исследователями к числу приоритетных в изучении его творчества, все же приходится констатировать, что ее осмысление находится на самом начальном этапе. Петербургским ученым А.П.Куклиным, в частности, была поставлена тема эсхатологического осмысления Федотовым истории (186), В.Ф.Бойков привлек внимание к "любовной феноменологии" России, что связана с экспликацией ее истинного лица, понимаемого как образ национального прошлого (38), православным мыслителем А.Менем ставилась проблема "эсхатологии культуры" (211). Среди авторов, которые в той или иной степени касаются методологической стороны осмысления Федотовым отечественной истории можно назвать, помимо уже названных выше, еще К.Г.Исупова, В.В.Сербиненко, Б.С.Кагановича (148, 152, 275, 273), а также современника Г.П.Федотова профессора П.М.Бицилли (35, 36).
В целом ряде исследований и воспоминаний воссоздается история и идейная атмосфера тех кружков, объединений, "братств", редакций, членом или сотрудником которых был Г.П.Федотов. (См.: 10, 11; 31, 52, 72, 261, 264, 408). Что же касается биографических материалов, то следует отметить их немногочисленность и, главное, фрагментарность. Основным источником этого тематического корпуса являются воспоминания супруги Георгия Петровича - Елены Николаевны Федотовой (См.: 380, 381, 382). Много полезной информации можно почерпнуть в работах В.Ф.Бойкова (38), М.В.Вишняка (72), Ю.Иваска (132, 133), В.Яновского (408), В.Варшавского (52, 54), М.Раева (252), С.Бычкова(47), Степуна (290, 291). Достаточно большим количеством исследовательских работ представлена ключевая для Федотова проблема философии культуры. В этом разделе можно выделить труды Л.Смирнова (280), Г.С.Померанца (240), С.Бочарова (42), Д.Бона (40), В.Б.Рыбачука (266, 267). Более полному осмыслению идейного своеобразия творчества Г. П. Федотова могут способствовать целый ряд диссертационных исследований, посвященных по отдельности как конкретным персонажам Серебряного века, так и целым направлениям. В этой связи можно отослать к работам С.М.Абдрасулова, В.А.Исакова, Б.С.Кагановича, О.Б.Леонтьевой, А.В.Марченко, И.К.Москвиной, Е.В.Ольховской, С.П.Рамазанова, В.Б.Рыбачука, Л.Н.Хмылёва (См.: 2, 145; 152, 198, 208, 226; 254; 267, 393).
Необходимо подчеркнуть, что в современной литературе достаточно остро ставится вопрос относительно как можно более быстрого и органичного включения федотовского наследия в современный научный и идеологический контекст. В частности, А.Мень ратовал за широкое привлечение трудов Г.П.Федотова в осмыслении феномена русской святости (211); западные политологи У.Лакер и А.Янов в своих работах демонстрируют эвристичность ряда теоретических наработок Федотова в осмыслении путей становления современной цивилизации и, в частности, развития посткоммунистических сообществ (188, 189; 407), К.Г. Исупов говорит о творческой продуктивности философских интуиций Федотова (148). Целый ряд исследователей (Ю. Иваск, М.М. Карпович, Г.С.Померанц, В.В.Сербиненко, Л. Смирнов) отмечают вклад Г.П. Федотова в изучение русской культуры, показывая инспирирующий характер его исторического метода (131; 132, 133, 157, 158, 240, 275, 280). Среди исследователей творчества Г.П.Федотова встречаются самые различные его обобщающие характеристики: начиная от оценки его как "публициста" до "теолога". Можно также отметить его характеристики как "медиевиста", "христианского историка", "философа культуры", "агиографа". Так кто же он - этот многоликий Федотов ? В данной работе, стремясь представить целостный образ мыслителя, мы ставим непосредственной задачей воссоздать его многоплановую (синтетическую) историософскую концепцию в ее становлении, противоречивом характере и развитии.
Итак, объектом исследования в данной работе является судьба России в контексте историософских представлений Г.П.Федотова, а непосредственным предметом изучения - общая проблематика и методологичекие основания собственно исторических изысканий русского мыслителя. Концепция философии истории этого мыслителя рассматривается в ее динамике и в более широком плане развития отечественной и мировой исторической мысли. Хронологические рамки исследования заданы самими трудами Федотова, начиная своего рода "отсчет" от работ университетского и - шире - Петербургского периодов (1911-1925 годы) и завершая его известнейшей, как бы подытоживающей его духовные искания, работой 1950 года "Республика Святой Софии".
Следует подчеркнуть, что заявленное исследование встретило на своем "пути" ряд трудностей как методологического, так и сугубо технического плана. Нельзя в этой связи не упомянуть все-таки еще исключительно бедную "критическую" и исследовательскую литературу по Федотову: насколько нам известно, данная работа является первым монографическим исследованием, специально ему посвященным. Ведя разговор в этом контексте, нельзя не указать и на стиль интеллектуальной работы самого мыслителя - по большей части не последовательно дискурсивный, а - скорее - эссеистский, вызывающий определенную нестрогость и, я бы сказала, метафоричность дефиниций, некоторую увлеченность элементами духовной культуры в ущерб факторам социально-экономического плана. Здесь мы имеем в виду исключительно приоритетность рассмотрения отдельных сфер социума, а не ограниченность или, скажем, узость угла зрения.
Базовым материалом предлагаемого исследования явились труды самого Г.П.Федотова. Его наследие можно, правда достаточно условно, разделить на несколько временных блоков. Во-первых, это труды, относящиеся к раннему творчеству мыслителя и связанные с проблематикой средневековья (сюда относится широкоизвестный его труд "Абеляр" (1924 г.)), статьи : самая ранняя, написанная еще в годы студенчества в Санкт-Петербургском университете, работа "Письма бл. Августина" (1911), "Боги подземелья" (1923), "К истории средневековых культов" (1923), "Чудо освобождения" (1925). В этих работах уже достаточно выпукло представлено своеобразие исторического метода Федотова, его идейные приоритеты.
Основным же корпусом анализируемых в данной работе источников являются труды эмигрантского периода творческой эволюции Г.П.Федотова в его двух этапах : европейском (1926-1941 годы) и американском (1941-1951 годы). Работы этого длительного, более чем двадцатипятилетнего, этапа принципиально многоплановы. Здесь обсуждаются животрепещущие вопросы истории ("На поле Куликовом", "Мысли по поводу Брестского мира" и десятки других), острые политические темы (можно в качестве показательного примера назвать наделавшую так много шума работу 1936 г. "Passionaria"), религиозные проблемы ("Социальное значение христианства"), изучаются жития святых (особняком стоит его знаменитая книга "Святые Древней Руси") и, наконец, анализируются вопросы философии истории и методологии исторического исследования ("Три столицы", "Трагедия интеллигенции", "Россия Ключевского", "Новый Град", "Новое отечество", "Республика Святой Софии" и т.д.). Кроме того нами использовалась и определенная часть эпистолярного наследия Г.П.Федотова, в частности его переписка с Н.А.Бердяевым, С.Л.Франком, М.И.Цветаевой. (24; 388, 397, 398). Эта переписка содержит весьма ценные фрагменты исторических наблюдений, философских выводов, прогностических утверждений.
Весьма ценной - с точки зрения решения поставленных в исследовании задач - группой источников является мемуарная и дневниковая литература. Здесь можно особо выделить воспоминания современников Г.П.Федотова - Н.П.Анциферова, В.С.Варшавского, М.В.Вишняка, Н.О.Лосского, В.Руднева, В.Сухомлина, Ф.А.Степуна, В.Яновского. (10, 11, 54, 72, 202, 261, 290, 303, 408). Особо надо выделить воспоминания супруги Георгия Петровича - Елены Николаевны Федотовой, много сделавшей в деле утверждения исторической правды о Федотове (380, 381, 382). Все эти воспоминания людей непосредственно знавших Федотова, работавших с ним дают чрезвычайно богатый, порой эмоционально окрашенный, материал о жизни и творчестве мыслителя, идейной атмосфере тех кружков и различных общественных объединений, в деятельности которых он принимал самое активное участие (братство "Христос и свобода", жизнь редакций русскоязычных газет Парижа и т.д.). Весь комплекс описанных выше источников, их критическое прочтение дало возможность изучить эволюцию историосфской концепции Г.П.Федотова.
Следующий большой корпус источников - это теоретические труды отечественных и зарубежных историков, философов. В этой связи надо указать на работы таких известных теоретиков как Р.Ю.Виппер, И.М.Гревс, Н.И.Кареев, В.О.Ключевский, А.С.Лаппо-Данилевский, В.М.Хвостов. Работы этих авторов использовались с целью "оттенить" ситуацию выработки Г.П.Федотовым собственной концепции русской истории, осуществляющуюся на фоне острого кризиса исторического сознания. Нельзя здесь не упомянуть и работы западных философов, чье идейное влияние можно проследить на содержании историософских построений Г.П.Федотова. Это, в первую очередь, В.Вильденбанд, Г.Риккерт, О.Шпенглер. Сопоставление теоретических конструкций всех выше названных авторов с концепцией Федотова дает возможность реконструировать ту идейную традицию, в рамках которой работал Федотов. Для определения более точного места Федотова в общих рамках российской историософской традиции возникла необходимость привлечь труды основателей двух противоположных друг другу направлений отечественной философии истории. Достаточно условно их можно назвать как западническое и славянофильское.
И еще одно замечание принципиального плана. Исходной методологической матрицей данного научного исследования является концепция "кризиса исторического разума" в наиболее эксплицитной форме выраженная в теоретических построениях Вильгельма Дильтея и Карла Поппера (мы исходим в первую очередь из классических в этом плане трудов этих авторов "Построение исторического мира в науках о духе" (155, 409) и "Нищета историцизма" (241). Такого рода идеи и представления уже получили достаточно серьезную проработку в трудах современных отечественных исследователей Б.Л.Губмана (104) и Э.Ю.Соловьева (285). Именно поэтому будет вполне справедливым утверждение, что принципы данного исследования заданы сложившейся в России весьма мощной, имеющей глубокие исторические корни традицией осмысления философии истории как собственно научной проблемы, а также конкретных сюжетов указанного характера в истории определенных социально - культурных образований. Из имеющегося многообразия трактовок историософии как в отечественной, так и зарубежной философской и исторической литературе наиболее отвечающей, так сказать, духу российской ментальности будет ее понимание в качестве высшего теоретического обобщения эмпирической базы истории, своего рода философии истории (См. подр.: 123, с. 16-17; 124).
Все названные выше факторы, собственно, и задали самую архитектонику исследования. Оно начинается с главы, служащей своего рода экспозицией всей работы, которая рассказывает о жизненном и творческом пути Г.П.Федотова. Вторая глава "Концепция истории в системе христианского мировоззрения Г.П.Федотова" посвящена осмыслению места его историософской концепции в более общих рамках идейного самоопределения различных историографических школ зарубежья, раскрытию своеобразия федотовского культурологического метода, а также экспликации исходных метафизических предпосылок его концепции истории. В третье главе "Любовная феноменология родины: открытие России" привлекается внимание к роли социально-политических убеждений православного мыслителя в анализе им непосредственных исторических сюжетов, раскрывается федотовская трактовка ограниченности попыток Ключевского дать целостное полотно исторической жизни России, показывается противоречивое взаимодействие "Востока" и "Запада" в качестве своеобразного динамизирующего фактора в развитии России. В последующих двух главах работы прослеживается роль интеллигенции в русской истории, а также раскрываются причины, сущность и последствия революционной катастрофы в России. Обобщая все выше изложенное можно констатировать, что целью данного научного исследования является осмысление историософской концепции Г.П.Федотова, осуществляемое в контексте проблемизации сущности и специфических форм проявления кризиса исторического сознания.

ГЛАВА I ГЛАВНАЯ Оглавление